Глава 45

Признания

До конца дня Молли была подавлена, ей нездоровилось. Скрывать что-то было ей так непривычно — она впервые попала в такое положение, и оно оказалось мучительным.

Казалось, ее терзает неотвязный кошмар; так хотелось все забыть, но то и дело очередная мелочь напоминала ей о случившемся. На следующее утро почта принесла несколько писем; среди них было письмо от Роджера к Синтии, и Молли, которой не досталось ничего, смотрела в задумчивой грусти, как Синтия его читает. Молли представлялось, что Синтия не должна бы радоваться этим письмам, пока не расскажет Роджеру всю правду о своих отношениях с мистером Престоном, однако Синтия залилась краской и покрылась ямочками, как с ней бывало всегда, когда она слышала слова похвалы, восхищения, любви. Впрочем, мысли Молли и чтение Синтии прервал победоносный возглас миссис Гибсон, которая подтолкнула к мужу только что полученное письмо со следующими словами:

— Вот! И я ведь этого ждала! — После чего, обернувшись к Синтии, она пояснила: — Это письмо от дядюшки Киркпатрика, душа моя. Он любезно приглашает тебя приехать к ним, пожить в их доме и попытаться взбодрить несчастную Хелен. Бедняжка Хелен! Похоже, она так и не оправилась. Но мы ведь не могли пригласить ее сюда, не изгнав дорогого папочку из его кабинета, и, хотя я могла бы пожертвовать своей гардеробной, он… Ну да ладно! Вот я и написала им, как ты горюешь — сильнее, чем все мы, потому что вы с Хелен такие близкие подруги, — и как ты жаждешь быть им полезной — я уверена, что ты жаждешь, — и теперь они хотят, чтобы ты приехала как можно скорее, потому что Хелен очень этого ждет.

Глаза Синтии вспыхнули.

— Я поеду с удовольствием, — сказала она. — Единственное, что меня печалит, — это разлука с тобой, Молли, — добавила она тише, будто почувствовав внезапные угрызения совести.

— Успеешь ли ты собраться к вечернему дилижансу? — спросил мистер Гибсон. — Как бы странно это ни показалось, после двадцати с лишним лет тихой практики в Холлингфорде меня впервые вызвали в Лондон на консультацию, которая должна состояться завтра. Боюсь, дорогая, леди Камнор стало хуже.

— Что ты говоришь? Бедная моя! Какое потрясение! Как хорошо, что я уже успела позавтракать! Теперь я и кусочка не смогла бы проглотить.

— Я всего лишь сказал, что ей стало хуже. С ее заболеванием «хуже» может быть всего лишь прелюдией к «лучше». Не вкладывай в мои слова смысл, которого в них нет.

— Спасибо. Наш папа всегда сумеет вдохнуть в сердце бодрость! А твои наряды, Синтия?

— Они в порядке, мама, благодарю за беспокойство. К четырем часам я буду совершенно готова. Молли, поднимешься со мной, поможешь уложить вещи? Я хотела поговорить с тобой, душа моя, — продолжала Синтия, как только они оказались наверху. — Какое облегчение уехать оттуда, где меня преследует этот человек, но я боюсь, ты подумала, что я рада уехать и от тебя, а это, поверь мне, не так.

Речь Синтии звучала несколько наигранно, однако Молли этого не заметила. Она ответила просто:

— Я ничего такого не подумала. Я на собственном опыте знаю, как тебе, должно быть, неприятно вести себя с человеком на людях иначе, чем наедине. Уж я теперь постараюсь как можно дольше не видеть мистера Престона. А Хелен Киркпатрик… Однако, Синтия, ты ни словом не обмолвилась о том, что пишет Роджер. Прошу тебя, скажи: как он? Прошла ли у него эта лихорадка?

— Да, почти. Похоже, он писал в приподнятом настроении. Там, как всегда, много всякого про птиц и зверей, про обычаи туземцев и всякое такое. Можешь прочесть вот отсюда (указывая место в письме) и досюда, если хватит терпения. Словом, почитай его, Молли, пока я складываю вещи; мое доверие показывает, сколь высоко я ценю твою порядочность, — речь не о том, прочтешь ты или нет его полностью, все эти любовные излияния в любом случае покажутся тебе скучными. Однако я очень прошу тебя составить краткий отчет о том, где он, чем занимается, когда писал и все такое, и отправить его отцу.

Молли без единого слова взяла письмо, присела к бюро и принялась его переписывать, то перечитывая те строки, которые ей дозволено было прочесть, то просто сидя, подперев голову рукой, опустив глаза на страницу, пока воображение уносило ее к автору письма и воскрешало все те сцены, в которых она либо видела его вживую, либо представила в своих фантазиях. Ее размышления прервала Синтия, которая внезапно вошла в гостиную, так и сияя от восторга:

— Тут никого? Какое счастье! Ах, мисс Молли, вы куда красноречивее, чем кажется вам самой! Вот, смотри! — Она подняла повыше большой, туго набитый конверт, после чего стремительно сунула его в карман, будто опасаясь, что кто-то войдет и увидит. — Что с тобою, милая моя? — Подойдя, она приласкала Молли. — Тебя растревожило это письмо? Так знай же, что это мои ужасные письма, которые я немедленно сожгу, и их прислал мне мистер Престон благодаря тебе, чудная моя Молли, cuishla ma chree, [84] биение моего сердца, — письма, которые все эти два года висели над моей головой как дамоклов меч!

— Как же я рада! — воскликнула Молли, привставая. — Я, право, не думала, что он их вернет. Он лучше, чем я полагала. Что же, теперь все кончено. Как я рада! Так ты считаешь, что тем самым он отказывается от всяческих претензий на тебя, Синтия?

— Он, может, и не отказывается, но я ему в них откажу, а доказательств у него более нет. Какое дивное облегчение! А обязана я им тебе, моя драгоценная малютка! Теперь осталось последнее, и я уверена, ты мне не откажешь. — (С милой настойчивостью продолжая ласкать Молли.)

— О Синтия, не проси меня, большего я не смогу сделать. Мне до сих пор делается дурно, когда я вспоминаю вчерашний день и то, как посмотрел на меня мистер Шипшенкс.

— Но это такая мелочь! Не буду смущать твою невинность рассказами о том, как я получала его письма, но человеку, чьими услугами я пользовалась, я не могу доверить деньги, однако я должна во что бы то ни стало вернуть ему его двадцать три фунта и сколько-то там шиллингов. Я высчитала сумму, исходя из пяти процентов годовых, все сложено и запечатано в конверт. Ах, Молли, с каким легким сердцем я поеду в Лондон, если ты пообещаешь хотя бы сделать попытку вернуть их ему. Это самое последнее, и это дело, как ты